Ф.П. Федоров

Ф.П.Федоров. Этюд о Двинске
Daugavpils Universitāte, Humanitāro zinātņu vēstnesis, 12-2007, pp. 88-97.

Скачать PDF

В стихотворении «Роттердамский дневник» Иосиф Бродский писал: «Горо­да / не люди и не прячутся в подъезде / во время ливня» (Бродский 1990: 47). Горо­ду, в котором мы живем, – 730 лет. Несколько веков он назывался Динабургом; короткое время – Двинском; и вот уже 85 лет на географических картах и в умах он обозначен как Даугавпилс. Были и другие названия. Города, действи­тельно, «не прячутся в подъезде», но меняют «одежду» — имена, и не только имена. Динабург – Двинск – Даугавпилс – город трагической судьбы.

Становление любого социокультурно­ландшафтного пространства как орга­нической целостности – длительный и – при всех «взрывах» – эволюционный процесс. Какая-нибудь хижина или какой-нибудь дом вырастают из природ­но-климатической среды и становятся ее неотъемлемыми сегментами. С дру­гой стороны, хижина или дом начинают сразу же «семиотизировать» ландшафт. Пушкин в поэме «Медный всадник» показал, насколько катастрофическим является «взрывное», революционное построение социума, вопреки изначаль­ному смыслу природного пространства. На этой основе и родилась апокалип­тическая мифология Петербурга. Созданное в течение столетий социокультурное поле «прорастает» в сознании каждого живущего в нем поколения; оно «прора­стает» и в сознании будущих, еще не родившихся поколений; оно образует единое сообщество.

Столь же длительным процессом является и формирование образа того или иного социоландшафта, обозначение его на ментальной карте, будь то локаль­ная ментальная карта или общечеловеческая.

Балтийский регион – один из самых катастрофических регионов второго тысячелетия, особенно второй его половины, центр притяжения «геополити­ческих» интересов европейского мира. Может быть, самая трагическая участь выпала на долю восточной части нынешней Латвии и на многоименный город Динабург-Двинск-Даугавпилс. За 700-летнюю историю он пережил пять дос­таточно самостоятельных, замкнутых периодов, пять различных жизней, и в начале 1990-х годов вступил в шестой период.

Первый период Динабурга – немецкий период: основанный в 1275 г. в 250 км от Риги как очередное сооружение крестоносцев на Западной Двине (Дау­гаве), свидетельствующее об их продвижении на восток, в 1577 г., через три сто­летия, он был разрушен русскими войсками и перенесен на 18 км вниз по тече­нию реки.

Второй период – польский, длившийся в течение двух веков, до 1772 г; го­род, сохранив немецкое название, являлся административным центром Инфлантского воеводства, северо-восточного региона Речи Посполитой.

Третий – российский – период начался в 1772 г. в результате первого раздела Польши. На ранней стадии город был дважды сожжен: в 1794 г. – поляками, в    1812 г. – французами. Численность населения, сократившегося вдвое, до 1830-х годов колебалась в пределах 2 тысяч. С 1830-х годов население стало расти, сна­чала – медленно (1860: 13 300 человек), потом – стремительно (1897: 70 тысяч; 1913: 113 тысяч). Причина демографического взрыва состояла в том, что в 1860-ые годы через Динабург прошли Петербургскo-Варшавская и Рижско-Орловс­кая железные дороги и город стал крупнейшим в Прибалтике железнодорож­ным узлом, центром пересечения северо-южного (точнее: северо-западного) и западно-восточного направлений, важнейшим стратегическим пространством – с точки зрения экономической и военной. Национальный статус предвоенного Двинска был определен, во-первых, чертой оседлости, во-вторых, интенсив­ным экономическим развитием, что помимо евреев привело в город большое количество русского и белорусского населения с близких территорий. За 140 лет Динабург из польского города стал еврейско-русским городом: 56 тысяч ев­реев (почти 50% всего населения), 42 тысячи русских (37%), 11 тысяч поляков (около 10%); 2 тысячи латышей и 2 тысячи немцев. «Старожильческое» населе­ние – немцы, поляки, латыши, русские (староверы) – в результате демографи­ческих процессов X1X века в 1913 г. составляло 20,3% населения.

В 1893 году Динабург был переименован в Двинск.

Во время Первой мировой войны Двинск оказался в эпицентре военных действий и был разрушен. В послевоенных описаниях города доминирует мо­тив смерти. Несколько фрагментов из очерка известного литератора Петра Пильского «Убитые города: Двинск», опубликованного в 1921 г. в газете «Се­годня»:

«Погиб наш Двинск! – говорят двинчане. – Нет Двинска…»
«И правда: он страшен». «Ничего не осталось. Всё вымерло. Разбежалось. Рас­сеялось. Схоронено.
Ходишь по этим примолкшим, испуганным улицам: да – ничего, кроме печали, безнадежности и молчания! Город стал кладбищем» (Пильский 1990: 32—33).

Подобных свидетельств о послевоенном Двинске и о Латгалии, в частно­сти, о латгальских усадьбах – великое множество.

В результате войны население города сократилось почти на 100 тысяч чело­век: в 1918 г. оно составляло около 20 тысяч.

И начался четвертый – латвийский – период городской истории. В 1920 г. Двинск отошел к Латвийской республике, и новый его статус был закреплен переименованием в Даугавпилс. Город утратил роль крупного железнодорож­ного и экономического центра – и захирел. Произошли значительные демог­рафические изменения. Из 45 тысяч человек, живших в Даугавпилсе в конце 1930-х годов, 11 тыс., т.е. 25% составляли евреи, 8 100, т.е. 18% – русские. Впер­вые за всю историю города самым крупным национальным образованием ста­ло латышское население: 15 300 человек, т.е. 34%. В 1939 г. завершился исход немецкого населения, исконного населения с ливонских времен, не только из Даугавпилса, но и из Латвии.

Оккупация Латвии летом 1940 г. положила начало пятому – советскому – периоду, разорванному трехлетней немецкой оккупацией (1941–1944). Во вре­мя Второй мировой войны Даугавпилс подвергся мощным бомбардировкам, сначала немецким, потом советским, в результате которых было разрушено около 75% городских зданий; территория, примыкающая к железной дороге, была стерта с лица земли. После окончания военных действий летом 1944 г. в Даугавпилсе проживало около 15 тысяч человек, а в 1945 г. – около 23 тысяч. Но с 1950-х годов благодаря «промышленнизации» население стало расти так же стремительно, как во второй половине XIX века, и в 1991 г. составляло око­ло 130 тысяч человек; из них русские 75 500 (58,3%); белорусы – около 11 тыс. (9%); латыши – 16 200 (12,5%). И особый вопрос – еврейское население: про­тив 25% в 1935 г. – 3% или около 2 тысяч в 1959 г.; 1% или около 1400 в 1991 г.; 350-400 человек в настоящее время. По сути дела, с 1913 по 1959 год произо­шел исход еврейского населения, и его определили два фактора: холокост и эмиг­рация. Даугавпилс стал по преимуществу городом русским – с точки зрения национальности, и русскоговорящим — с точки зрения языка. Социокультур­ное лицо города еще раз изменилось коренным образом.

Шестой – второй латвийский – период начался в августе 1991 года.

История Динабурга – Двинска – Даугавпилса – история, в которой город пять раз начинал свою жизнь с нуля; и не только потому, что он четырежды сгорал дотла, но прежде всего потому, что каждый из его периодов характери­зовался тотальной сменой этносов, сменой социокультурного поля, которое, не успев сформироваться, не успев утвердить себя на ментальной карте, поги­бало.

И здесь немаловажны два обстоятельства:

1. Город всегда формировали переселенцы (в том числе и в первый латвийский период, когда этническая структура была создана армейской дивизией и кавалерийским полком, а в 1930-ые годы – дополнительно – мощным де­сантом чиновников), для которых чрезвычайно значим психологический комплекс чужого пространства, с одной стороны, и, с другой стороны, свя­занный с ним поведенческий комплекс покорителя. Город всегда являлся местом обитания людей без всякой генетической памяти по отношению к этому месту обитания; и это весьма трагический фактор, который не очень ощущаем в Даугавпилсе, но предельно очевиден в Кенигсберге-Калининграде.
2. На всех этапах своего существования город являлся окраинным, погранич­ным городом, не только с точки зрения государственного образования, но и с точки зрения социо- и этнокультурной. Латгалия и во время Первой республики, и сейчас является дальневосточной латвийской провинцией. Но во время катастрофических событий по причине своей окраинности город оказывался в центре событий, что играло роковую роль в его судьбе. С другой же стороны, окраинность определяла его мультинациональные и мультикультурные ориентиры.

Звездный час Динабург – Двинск переживал с 1860-х годов по 1914 год. Было бы нелепо идеализировать это время, оно было отмечено целым рядом катастрофических событий: 1) мощные очаги польского восстания 1863 г.; 2) русификационная политика Александра III; 3) революционные волнения 1905 г.

Итак, Динабург 1860-х годов. В качестве отправного пункта процитирую описание Динабурга в мемуарной книге П.М.Медведева (1837-1906), извест­ного театрального деятеля, состоявшего в молодости два года (1856-1858) в динабургской театральной труппе.

«Динабург 1856 года был одним из беднейших и грязнейших городов России. Город тогда разделялся на три части: крепость, на­селенная военным ведомством <…>. Новый Форштадт, населенный преимуще­ственно евреями, литовцами, поляками и немногими русскими. Форштадт имел на главной площади единственную, маленькую, бедную православную церковь, мно­го польских костелов, полицейское управление, нечто вроде гостиного двора, убо­гую гостиницу (под фирмой «Петербургская»); тут же находились плохонькие с разным товаром магазины. Площадь изображала квадрат, обсаженный редкими, чахлыми деревьями. <…> От площади шли продольные, грязные улицы. Дома дере­вянные, большею частью неокрашенные лачуги. В лучших домах помещались еврей­ские школы (молитвенные дома). При полном отсутствии мостовых на улицах стояла невылазная грязь и непросыхаемые лужи. На тротуарах, взамен камня, постланы доски. Город не освещался и ходить в ночное время было не безопасно: ступишь ногой на конец теснины, – получишь удар другим концом». То, что Мед­ведев называет Новым Форштадтом, являлось центром Динабурга. «Старый Форштадт находился в нескольких верстах от Нового. Там большинство жите­лей были русские раскольники, имели свои молельни. Наружный вид Старого Форштадта напоминал села Нижегородской губернии» (Медведев 1929: 148—150).

Портрет Динабурга, созданный Медведевым, не вполне точен, но в основных чертах, видимо, справедлив. В панораме городской «убогости» и неблагоу­строенности как некие внеоценочные данности упомянуты крепость и дамба и лишь одно сооружение удостоено позитивной оценки: «красивое деревянное здание: это был театр». Необходимо сказать несколько слов о каждом из этих соору­жений.

Крепость. Строительство началось в 1810 г. по инициативе военного ми­нистра и закончилось в 1831 г. Крепость задумана была как ключевой южный форпост на северном петербургском направлении, именно поэтому ей уделяли внимание и Александр I, и Николай I. Внутренняя застройка осуществлена по петербургскому ампирному канону. Крепость – это крупный памятник воен­ной архитектуры начала XIX века.

Дамба длиной в 6 км была построена в 1829-1841 гг.; полифункциональная по назначению, она предназначалась прежде всего для защиты города от наводнений. Был и коннотативный ореол: подобно тому, как «в гранит оделася Нева», в камень «одевалась» Двина (Düna).

Театр был создан усилиями полковника Гагельстрома.

П.М. Медведев пишет: «Ник. Ив. Гагельстром, в своем роде, был замечатель­ный человек. Он отдал всего себя на пользу искусства. Занимая ответственный пост главного инженера крепости, он все свободное время отдавал театру. При своих хороших средствах он поставил театр относительно постановки пьес так, как только обставляются в настоящее время пьесы в императорских театрах. Он беспрестанно ездил в Берлин, Ригу, Петербург и Варшаву заказывать декора­ции, костюмы, мебель и вообще всю обстановку. Хороший музыкант, он при по­становке опер или концертов сам дирижировал оркестром, певцами, устраивал любительские спектакли, в которых непременно участвовал сам» (Медведев 1929: 158). Театральная труппа была классическая провинциальная труппа XIX в. с несколькими, по словам Медведева, замечательными актерами. Ставили клас­сику (Медведев называет Шиллера – «Разбойников» и «Марию Стюарт»), ста­вили Островского («Доходное место»), ставили в большом количестве драмы, шедшие в столичных театрах, а также водевили-однодневки.

Театр, открытый в 1856 г., был одним из основных, если не основным оча­гом культуры, противостоящим «убогому» городскому пространству.

1860-ые годы – 1914 год – это эпоха динабургского ренессанса. Эпоха раз­витой промышленности и не менее развитого образования: 39 учебных заведе­ний, не считая многочисленных хедеров; самые значительные из них – гимназия (1831) [впоследствии – реальное училище] и женская гимназия (1879).

В 1900 г. начинает выходить первая газета — «Двинский листок», в разных модификациях просуществовавшая до 1940 г. С 1877 по 1891 г. печатается «Жур­нал Динабургской городской думы» – кладезь информации. С 1901 г. издаются справочники о городе и горожанах. В 1913 г. вышло последнее подобное изда­ние под названием «Двинчанин. Календарь-справочник на 1914 год». И всё это — акт городского самосознания. Особо отмечу, что в 1899 г. появились открытки с видами Двинска; до 1918 г. было издано около 100 открыток.

В 1883 г. граф Я.Платер-Зиберг неподалеку от города открыл водокумыс­ную лечебницу, получившую широкую популярность в России.

К 1913 г. в Двинске было три постоянных театра, один – летний, цирк, 4 кинотеатра, 7 библиотек (одна считалась крупнейшей в Витебской губернии).

В связи с этим вернусь к театральной теме. Динабург-Двинск формировал­ся как город театральной культуры. Традиция, заложенная театром Гагельстрома, просуществовала сто лет, её кульминация и финал пришлись на 1950-ые годы, когда волей судьбы в Даугавпилсе оказалась часть труппы известного ле­нинградского шекспировского театра С.Радлова во главе с самим Радловым. В 1953 г. Радловым был поставлен «Гамлет», явившийся первой послевоенной по­становкой опальной трагедии.

К 1913 г. по количеству населения, по промышленному и культурному уров­ню уездный Двинск превосходил губернский Витебск.

Важнейший фактор духовного воспитания – архитектура пространства. Развитие Динабурга значительно изменило архитектурный облик города. Ин­тенсивное строительство 1860—1900-х годов носит не спонтанный, барочно-хаотический характер, но в высшей степени «геометризованный». В 1778 г. им­ператрица Екатерина II утвердила план строительства Динабурга; план с его абсолютным «геометризмом» в некотором смысле был ориентирован на план петербургского Васильевского острова; в центре – площадь, а по сторонам 24 квадратных квартала. К воплощению плана в городе приступили с большим опозданием, изменилось местоположение центра, екатерининская схема под­верглась коррекции, но от нее сохранилось главное: квадратно-симметричный принцип. В 1820-1830-ые годы был построен ансамбль административных зда­ний, а в 1835-1840 гг. – здание гимназии. Позднеампирная архитектура этих сооружений была образцом для динабургско-двинской архитектуры до конца XIX века. Но на этом крупное строительство заглохло более, чем на 20 лет. В основу структуризации городского пространства в 1860-ые годы были положены железные дороги и дамба. Границей северной части центра становится Рижско- Орловская железная дорога, её южной параллелью – река и дамба. От железной дороги к дамбе прокладывается семь параллельных улиц. Этот северо-южный ряд пересекается восточно-западным рядом со столь же параллельными по от­ношению друг к другу улицами; границей центра на востоке является дамба, повернутая от реки почти под прямым углом к виадуку через железную дорогу, за которым она переходила в Петербургское шоссе. На западе – Петербургско-Варшавская железная дорога, которая одновременно являлась границей между центром и крепостью. Но примыкающее к железной дороге пространство было отведено под экспланадное поле. В результате главная площадь оказалась сдви­нутой на юго-запад, а городской массив по отношению к площади сдвинут на восток и на север. Но нарушение симметрии по отношению к площади как семантическому центру было компенсировано завершением той квадратной структурированности, которая была начата строительством городского ансам­бля и гимназии. При этом отдельные квадраты отводились под сады (скверы) и торговые площади; что вносило в симметричное пространство элемент жиз­ненной асимметричности.

Так окончательно оформился центр города как знак Петербурга, как воп­лощение идеологической и культурной ориентации, как утверждение оси Динабург – Петербург.

Динабургский житель перемещался в петербургское пространство.

Деревянное строительство в городском центре было запрещено; строились каменно-кирпичные, по преимуществу 2-этажные здания ампирного типа. В конце XIX века в городское пространство вторгается Jugendstil, являющийся своеобразной цитатой Риги. Появляются здания из красного кирпича, крытые черепицей, неоготика, являющаяся тоже свидетельством рижско-германской ориентации.

И здесь необходимо сказать следующее. Философия городского строитель­ства в конце XIX – в начале XX века утверждала единство разнонаправленных национально-культурных сообществ, симметрию городского мироустройства. С точки зрения семиотической в этом отношении показательно храмовое стро­ительство 1890-1900 годов. На Новостроении, на холме над железной дорогой был построен в 1905 году большой гарнизонный Борисоглебский собор, возвышающийся над городом, получивший репутацию «самого красивого русского храма Латгалии». По другую стороны Петербургского шоссе в 1892-1893 г. была воздвигнута неоготическая темно красная, кирпичная лютеранская церковь Мартина Лютера. Неподалеку от нее в 1902 г. построен замечательный католический собор Девы Марии (Непорочного Зачатия). Наконец, в 1908 г. пример­но в трехстах метрах от Борисоглебского собора закладывается старообрядчес­кая Никольская церковь, самый роскошный старообрядческий храм не только города, но и всего региона. И сейчас, несмотря на поздние застройки, эти че­тыре храма обозреваются как несомненное единство. В эту систему органично входили еврейские храмы. В Динабурге-Даугавпилсе к 1914 г. было около 40 синагог, самые крупные находились в городском центре: Большая хоральная синагога (1864), погибшая во Второй мировой войне; неподалеку находилась синагога, называвшаяся Колшeр Шул (построенная в 1840 г., после Второй мировой войны она превращена в спортивный зал, а сейчас в здании синагоги находится магазин), и рядом с нею в 1850 г. была построена синагога, един­ственная сохранившаяся в своей первоначальной функции до сих пор – «Кадиш». На Новостроении, где жила семья Ротковичей, было несколько синагог, в том числе Большая Новостроенская синагога (1865).

Мультикультурный разговор велся не только на уровне чистых архитектур­ных структур: обычным делом являлся симбиоз стилей; это характерно и для жилищного, и для гражданского, и для храмового строительства. В том же Борисоглебском соборе очевидны элементы барочных костелов. А в Никольской церкви, и это самое поразительное, – элементы готики. И т.д.

Динабург – Двинск, как и весь латгальский регион, – это необычайный перекресток культур – польской, еврейской, русской. На стыке XIX–XX веков значимы стали латышский и латгальский факторы. Продолжал сохраняться немецкий акцент, хотя количество немцев с 1897 по 1913 год сократилось вдвое (из 4 тысяч осталось 2 тысячи). Очевидны были языковые и культурные кон­такты с литовцами. Наконец, в жизни региона немаловажным являлось бело­русское присутствие.

В конце XIX – в начале XX века в регионе в целом и в городе в частности сложилось мультинациональное сообщество, ориентированное на полилог. По всей видимости, это и определило демографический казус: казус рождения или пребывания здесь плеяды выдающихся личностей.

В «Краткой еврейской энциклопедии» написано: «Динабург–Двинск стано­вится <…> одним из центров еврейской традиционной учености» (КЕЭ 1982: II, 286). Высокий статус города в еврейском мире может быть определен тем фак­том, что в нем жило два крупнейших религиозных деятеля мирового масштаба – Иосиф Розин – Рогачевский раввин (1859-1936), глава местных хасидов, «эн­циклопедия Талмуда», по словам Бялика, «величайшая духовная ценность ев­рейского народа», и раввин Меир Симха Кац-Каган (1843-1926), глава тради­ционного иудаизма. В Динабурге во второй половине 1870-ых годов два года учился в русской гимназии Элиэзер Бен-Иехуда, создатель современного ив­рита, героическое подвижничество которого мертвый язык возвратило в жизнь. Из Динабурга-Двинска вышло семейство Вовси и самый знаменитый из него Соломон Михоэлс, великий актер и руководитель Еврейского театра в Москве, великий Король Лир и великий Тевье-Молочник, чью память Даугавпилс по­чтил в эпоху Атмоды, назвав его именем улицу в центре города. В 1903 г. в Двинске родился Марк Роткович, ставший знаменитым как Марк Ротко, один из лидеров мирового авангарда. А через три года родился Соломон Гершов, из пле­яды корифеев живописного авангарда, не покинувший Россию, но познавший тюрьму и концлагерь; и слава его еще впереди. В Двинске началась жизнь Аро­на Штейнберга (1891-1975), выдающегося мыслителя, одного из создателей Вольфилы, знаменитого философского объединения послереволюционных лет; за 6 лет до Бахтина он высказал идеи о диалогизме Достоевского. Наконец, в 1896 г. родился Яков Гордин, еще один блестящий философ; семья сначала уехала в Петербург, а потом на Запад, жил в Берлине и Париже, писал на немецком и французском языках, умер в Лиссабоне в 1947 г. Из Двинска и предки Иосифа Бродского по материнской линии; в 1905 г. в Двинске родилась Мария Воль­перт, мать поэта. Не могу не сказать и о том, что в 1888 г. в Динабурге заключи­ли брак родители Осипа Мандельштама, великого русского поэта XX века.

Город видел на своих улицах Шолом-Алейхема, Бялика, Жаботинского.

На XIX — начало XX века приходится просветительская деятельность гра­фов Платеров. В 1795 году в Дагде родился и в Дагде же в 1875 умер Казимир Буйницкий, плодовитый романист, публицист, автор замечательного по инфор­мации «Дневника». Бесценный вклад в изучение истории и культуры Латгалии внесли такие выдающиеся поляки, как Густав Мантейфел (1832-1916) и Бо­леслав Брежго (1887-1957), чьи труды нуждаются в незамедлительных репуб­ликациях и публикациях.

Заречное пространство не относится к Латгалии, и город, там расположен­ный, не входил в Динабург, но до него рукой подать и он всегда на виду; там с 1875 по 1879 г. в немецкой школе учился Янис Райнис, великий латышский поэт и драматург. В конце XIX века в Динабургской крепости служил штабскапитан Андрейс Пумпурс, создатель «Лачплесиса».

В 1894 г. родился в Лудзе, а с 1897 г. до 1911 г. жил в Двинске, закончил ре­альное училище один из крупнейших русских писателей XX века Леонид До- бычин, автор романа «Город Эн», в котором воссоздан мультинациональный Двинск столетней давности; кстати говоря, в 1998 г. роман был издан в Соеди­ненных Штатах в серии «European Classics», а кроме того этот роман и другие произведения Добычина изданы во Франции, Германии, Голландии, Италии. На православном кладбище могила его отца, слава Богу, сохранившаяся.

Неподалеку, в Режице (нынешнем Резекне) в том же 1894 г. родился и детс­кие годы провел Юрий Тынянов, великий прозаик и великий теоретик и исто­рик литературы, один из лидеров русского формализма, оказавшего фундамен­тальное влияние на филологическую науку и искусствознание XX века.

В 1870 г. в Креславке (нынешней Краславе) родился, а детские годы провел в Дагде один из крупнейших русских философов XX в. Николай Лосский, ав­тор знаменитой книги «Мир как органическое целое», переведенной на мно­гие европейские языки, изгнанный из России в 1922 г. Позволю себе несколько цитат из «Воспоминаний» Лосского, из первой главы, описывающей дагдcкое  детство когда, по его словам, и была заложена основа его философской докт­рины. Отец Лосского был православным, а мать католичкой.

 «Православный храм был от нас далеко, в 27 верстах в Креславке. Впервые я побывал в нем сознательно, лишь когда мне было уже десять лет. Но зато у нас в Дагде был прекрасный каменный католический костел. По воскресеньям мы с матерью <…> ходили туда слушать мессу. Благодаря этим впечатлениям детства и глубо­кой религиозности матери, мне доступна интимная сторона не только православ­ного, но и католического богослужения». «Импонировала величественная латинс­кая речь. Храм был полон народа, большею частью это были крестьяне и крестьянки из соседних деревень, небольшое количество поляков, остальные — латыши».

«Видное место в укладе жизни нашего местечка и среди впечатлений моего детства занимали евреи. <…> Привлекали к себе своеобразие их быта и наруж­ность, живость характера, интенсивность умственной жизни, наличие духовных интересов вообще. <…> Сильное впечатление производила их страстная, настой­чивая молитва в синагоге. Подстрекали любопытство праздники, например, праз­дник Кущей, когда они жили в шатрах из древесных ветвей». И далее говорится о других еврейских праздниках, поразивших детское воображение – Пасхе, Иом- Кипуре. И вывод: «Отношения у нас с евреями были хорошие…», «…впечатления детства поселили в моей душе симпатии к столь часто гонимому еврейскому на­роду…» (Лосский 1994: 18-20).

Мир детства, который описывает Лосский, – это единый мир природы и людей, поляков, евреев, русских, латышей, украинцев, немцев, и это мир на­пряженной духовной жизни, мир любви ко всему сущему.

Опыт Латгалии конца XIX – начала XX века – опыт единой жизни, именно поэтому столь замечателен был собранный на этой земле духовный урожай.

Двести лет назад Фр. Шлегель, один из вождей немецкого романтизма, сказал, что «историк – это пророк, смотрящий в прошлое», но это же можно сказать о любом человеке, для которого небезразличны судьбы отечества. В Даугавпилсе регулярно напоминают о его возрасте и устраивают юбилейные торжества. С моей же точки зрения, одной из основных забот как власти, так и обществен­ности, должна быть забота о восстановлении городской истории. Городская история обязана присутствовать в названиях улиц, в памятниках, в мемори­альных досках, в других подобного рода знаках. Есть память и есть забвение; память – это жизнь, забвение — смерть; память о прошлом открывает будущее; забвение прошлого лишает каких бы то ни было перспектив и отдельного чело­века, и города, и страны. В Даугавпилсе должна быть восстановлена память о всех тех народах, которые в нем жили и его строили. И для того, чтобы это про­изошло, необходимо принять долговременную программу, которая осуществ­лялась бы, несмотря на все смены властей. Это ненормально, когда жители го­рода, молодые и старые, не знают, кто такой Михоэлс, кто такой Пумпурс, кто такой Добычин.

Иосиф Бродский писал:

У всего есть предел:
горизонт — у зрачка, у отчаянья — память…
                                                                (Бродский 1990: 34).

Сентябрьские дни 2003 г. прошли в Даугавпилсе под знаком Марка Ротко; до того времени о Ротко знали в Даугавпилсе, а может быть, и в Латвии, чело­век пять-десять, а сегодня знают сотни. «Отчаянье» двух-трех энтузиастов про­будило память, но, надо признаться, пробуждению памяти поспособствовали американцы, уже без всякого отчаянья, трезво и деловито. Сентябрьские дни 2003 года стали днями большой радости, днями памяти, днями жизни.

Но отчаянью не может быть предела. Даугавпилс нуждается в отчаяньи как в лекарстве, пробуждающем память, а значит, и жизнь.

Скачать PDF